Напряженные идейные искания вели Шиллера к серьезному изучению истории. На примерах исторического прошлого он хотел познать законы развития общества, чтобы ответить на вопросы современности.

Результатом этих занятий явились книги по истории революции в Нидерландах (XVI в.), борьбы между католиками и гугенотами во Франции (XVI в.), Тридцатилетней войны в Европе (XVII в.).

Шиллер издавал серию книг под примечательным названием «История знаменитых восстаний и заговоров», читал лекции по истории в Иенском университете. Опыт истории убеждал его в том, что человечество, пусть медленно и трудно, должно все-таки пробиться сквозь хаос к свободе.

Этим же убеждением проникнуты и статьи Шиллера по эстетике. Между его историческими штудиями и размышлениями по вопросам эстетики существует глубокая внутренняя связь. Искусство всегда было в его глазах прежде всего средством воспитательного воздействия. В самом начале своего творческого пути Шиллер выступил со статьей «Театр, рассматриваемый как нравственное учреждение».

В ней говорилось, что благодаря театру «по всем жилам народа растекаются более верные понятия, более высокие правила поведения, более чистые чувства», исчезает «туман варварства и мрачного суеверия, рассеивается мрак, уступая место победоносному свету».

В зрелые годы Шиллер стал думать, что искусство способно активно влиять на общественные отношения, видел в нем средство политических преобразований. Свои мысли он высказал в «Письмах об эстетическом воспитании человека». Этот трактат обнаруживает близость Шиллера к идеям родоначальника немецкой философии Иммануила Канта, но Шиллер и полемизирует с Кантом.

Кант видел в человеке нравственно неполноценное существо, естественные, влечения которого эгоистичны и находятся в противоречии с моральным долгом. Философ полагал, что человек должен обуздывать свою природу посредством внутреннего диктата, который он назвал «категорическим императивом».

Шиллер тоже писал о противоречиях между физическим и нравственным началами в человеке. Но он считал нравственное начало органичным для человека, а не чуждым его природе. Идеал Шиллера - гармоничная личность, стремления и поступки которой свободны и осознаны; в ней естественно сочетаются грация и достоинство. Такую личность Шиллер называет прекрасной душой.

«Невысоко мое мнение о человеке, раз он так мало может доверять голосу внутреннего побуждения, что вынужден всякий раз сопоставлять его с правилами морали, - писал Шиллер.- Напротив, он внушает уважение, когда без опасения оказаться на ложном пути, с известной уверенностью следует своей склонности. Ибо это доказывает, что оба начала в нем возвысились уже до того согласия, которое есть печать совершенной человеческой природы и называется прекрасной душой».

Кантовское толкование вопроса представлялось Шиллеру «слишком монашеским», он предлагал другое: пробудить лучшее в человеке, привести его при помощи искусства к свободе нравственной — и он придет к свободе политической. «Путь к свободе ведет только через красоту», - писал Шиллер. Иллюзорность этой мысли очевидна. Но ошибки и заблуждения Шиллера были ошибками трудных исканий дороги к лучшему будущему человечества.

В них по-своему сказывалось и неприятие Шиллером практики революционного террора, и его разочарование в итогах Французской революции. Вначале Шиллер радостно приветствовал революцию, но вскоре стал относиться к ней критически (хотя и не поддерживал ее врагов). Когда, в 1792 г. Конвент революционной Франции наградил автора «Разбойников» и «Заговора Фиеско в Генуе» званием Почетного гражданина Французской Республики, Шиллер не принял этого звания.

Одним из первых Шиллер ощутил разрыв между предреволюционными надеждами и результатами революции, которая в силу своего буржуазного характера не могла дать народу обещанной просветителями свободы. Социально-политическое убожество Германии, с одной стороны, и общая ситуация в послереволюционной Европе - с другой, углубили в Шиллере чувство разлада между мечтой и действительностью, отразившееся в таких его философских стихотворениях, как «Идеал и жизнь», «Мечта», «Власть песнопения».

В них Шиллер утверждает благотворную силу красоты и противопоставляет ее пошлой прозаической действительности, губительной для всего прекрасного.

В период «веймарского классицизма» одновременно с Гете Шиллер пережил горячее увлечение античным искусством. В молодости, в пору штюрмерских бунтарских настроений, Шиллер видел в античности образец республиканской гражданственности.

Теперь же его влечет гармония между человеком и природой, личностью и обществом, воплотившаяся в светлом и гуманном искусстве Древней Греции. В стихотворении «Боги Греции» Шиллер скорбит о невозвратной красоте античности, в «Художниках» призывает, обращаясь к поэтам своего времени:

К иным пространствам и пределам
За грань эпохи правьте бег.

Энгельс отмечал его наклонность помечтать о неосуществим мых идеалах. Эту наклонность пробуждала в поэте не только слабость демократических сил Германии, но и послереволюционная европейская реальность, слишком далекая от идеала, от которого он не желал и не мог отказаться.